Я пожала плечами.
— Чтобы убедиться в том, что Максим уже не выйдет из тюрьмы.
— А вы можете меня убедить, что он не выйдет?
Я помолчала, собираясь с мыслями. Никто, кроме главврача, еще не догадывался о моей тяге к подсудимому. Можно продолжать притворяться независимым экспертом.
— Обстоятельства пока говорят против него, — произнесла я, стараясь сделать это равнодушно.
— А что скажете вы? — хитро взглянул Татарин.
— Я пока не разобралась в этом деле.
— У вас недостаточно информации? Может, чем-то помочь?
Это прозвучало с таким искренним участием, что меня передернуло. Добить он Макса хочет! Ослабленного, раненого, лишенного безопасного укрытия и помощи своих людей — просто добить, как собаку, одним ударом. А может, и не одним. Не зря Вронская связывала покушение в изоляторе с кем-то из давних недругов. А из таких я пока знала только Татарина. И неизвестно, что более гадко: натравливать киллеров на спящих людей или вот это.
— Честно говоря, не знаю, чем тут можно помочь, — ответила я, борясь с отвращением внутри, — и не знаю, нужна ли вообще моя помощь. И так сделано достаточно. Свидетельница на суде вывалила много фактов, потом было совершено покушение…
Сказала и отругала себя за сказанное. Не вовремя чувства во мне заговорили, симпатия к Максу. Не вовремя. Был бы кто другой на его месте — вообще бы в тряпочку помалкивала, а тут сорвалась и ляпнула, дура.
Татарин не стал притворяться, что не понял моих намеков.
— Возможности умножаются, когда ими пользуются, — развел он руками, и я догадалась, что это — очередная цитата из его любимой книги.
Все понятно. Столько лет выжидал удобного случая и теперь не намерен его упускать. После того превентивного удара со стороны Макса Татарин боялся с ним в открытую конфликтовать, как змея под камнем сидел, месть лелеял.
— То есть, если свидетельнице не поверит суд, если Максим не умрет от раны, то уж по результатам экспертизы он должен получить высшую меру? Только мне следует их не адвокату передать, а обвинителю?
— Вот видите, вы сами все знаете, — с довольным видом заключил Татарин.
Значит, мои подозрения оправдались. Давний враг Макса не дремал. Он затаился, ждал удобного часа, и как только заметил слабину, принялся наносить удар за ударом в надежде, что хоть одна из попыток сработает.
— А если. — я сглотнула, — если найдутся смягчающие обстоятельства? Или доказательства, что Максим не виноват?
— Не найдутся, — уверенно произнес Татарин, — вы ведь этого не допустите, Анита?
От его тона по спине пробежал холодок. Мой собеседник не повышал на меня голос, не угрожал, разговаривал вежливо и доброжелательно, но каким-то образом умудрялся создавать такое впечатление, словно уже кожу с меня живьем сдирает.
— Значит, другой исход не возможен? — тихо сказала я.
Татарин поднял голову, втянул носом свежий утренний воздух, задумался. Г олуби продолжали крутиться у его ног, болонка зевнула, лениво спрыгнула с колен и прошлась к кустам напротив. Ее птицы тоже не боялись.
— Моему сыну бы сейчас исполнился уже сорок один год, — признался Татарин, разглядывая верхушки деревьев, — я хотел оставить ему все, что смог заработать. Он бы так же встречал рассветы, любил женщин, гулял в ресторанах с друзьями, как это делает сын Лютого. Но теперь… разве для моего мальчика возможен другой исход? Кому я оставлю свое дело? Двум бесполезным дочерям и их мужьям?
Я молчала. Даже если бы и призналась, что того заложника убил не отец Макса, а его сестра, ничего бы не изменилось. Только Дарью бы под удар поставила, а она и так дерганая. Решилась только осторожно предположить:
— Мне казалось, Максим сделал все возможное, чтобы возместить причиненный ущерб.
— Сделал все возможное? — приподнял бровь Татарин. — Это когда ментов на меня натравил? Или когда девку, подстилку одного моего человечка, выследил, охмурил специально, чтобы она ему про мои дела информацию сливала? А та, наивная душа, "стучала" ему, пока он с ней амурничал.
Я постаралась не показать изумления. Наверняка имелась в виду Оксана и ее отношения с Максом. Но она мне и словом не обмолвилась, что выдавала ему сведения о Татарине. Тогда, в разговоре, была зациклена только на своей любви и одержимости. Но если хорошенько подумать. мог ли Макс использовать ее, чтобы узнавать планы конкурентов? Я с ужасом поняла, что не имею на этот вопрос однозначного ответа. Возможно, он и не просил Оксану выдавать секреты, она делала это добровольно.
Совсем как я.
Захотелось поежиться. Когда Васильев пытался убедить, что Макс меня использует, внутри включилось противоречие. Татарин же мимоходом упомянул интрижку с Оксаной, не акцентируя на ней внимание. Что это? Тонкая игра? Или я сама уже притягиваю за уши любые подозрительные признаки?
Тем временем, старик поднялся, взял газету и свистом подозвал собаку. Голуби прыснули в разные стороны.
— Подумайте, Анита, — продолжил он, — но советую тщательно выбирать сторону. И сторонников. От этого выбора многое зависит. Даю вам неделю.
Татарин заложил руки за спину и в сопровождении болонки пошел вдоль по аллее, а я так и осталась сидеть на скамейке. Не могла заставить себя пошевелиться. Мне дали неделю срока? А потом что?!
Из-за кустов в конце аллеи вышел мужчина, до боли напомнивший мне одного из утренних похитителей. Татарин миновал его, даже не взглянув, а тот двинулся следом, как собачонка. Я только покачала головой. Видимость нашего уединения в парке оказалась мнимой. Все это время где-то поблизости находилась охрана.